Термин «терроризм» появился во французском уголовном кодексе лишь в 1986 году. Однако чрезвычайное судопроизводство по делам, связанным с терроризмом, появилось задолго до того – ещё при режиме Виши существовали специальные секции, боровшиеся с Сопротивлением, а в ходе Освобождения в особом порядке судили уже коллаборантов. Во время войны в Алжире эту роль играли публичный суд и военный трибунал, а позднее был создан Суд по делам о государственной безопасности, состоявший наполовину из гражданских, а наполовину из военных судей.
Чрезвычайное судопроизводство нарушало принцип равенства граждан перед законом, право на защиту как правило было ограничено, а наказания отличались большей суровостью.
Исламистский терроризм стал принципиально новой вехой. Теперь объектами террора стали не представители государства от имени народа, а сам народ. Соответственно изменившимся условиям изменилась и судебная практика. Суды всё чаще начали носить превентивный характер, появилось важное понятие «организация террористической направленности».
Об изменениях в законодательстве мы говорили с политологом, автором монографии «Чрезвычайное судопроизводство» Ванессой Кодаксиони.
На фоне идущего сейчас судебного процесса о терактах, совершённых в январе 2015 года, мы беседуем с политологом Ванессой Кодаксиони, автором монографии «Чрезвычайное судопроизводство» (изд-во CNRS) об истории антитеррористического правосудия во Франции. Она рассказывает о том, как подобные процессы, носившие исключительный характер, приняли «превентивную» направленность.
Камий Бауэр: Каковы истоки антитеррористического правосудия?
Ванесса Кодаксиони: Борьба с терроризмом не отражалась в французском законодательстве до 1986 года, когда понятие «терроризм» было введено в Уголовный кодекс. Однако корни антитеррора следует искать в длинной истории чрезвычайного законодательства. Этому предшествовало множество чрезвычайных юрисдикций для судебного преследования тех, кто был квалифицирован как террорист: специальные секции при правительстве Виши, суд в период Освобождения, публичный суд и военный трибунал во время войны в Алжире и т. п. Самым важным из них является Суд по делам о государственной безопасности, созданный в 1963 году. Состоящий поровну из военных и гражданских судей, назначаемых государством, он по сути представлял собой первую антитеррористическую судебную инстанцию. Изначально этот суд создавался для вынесения приговоров членам ультраправой Organisation de l’armée secrète (OAS, «Секретная вооружённая организация»), впоследствии перед ним предстали корсиканцы, баски и члены анархистского объединения Action directe («Прямое действие»).
К.Б.: Что было характерно для этого чрезвычайного судопроизводства?
В.К.: Оно нарушало равенство граждан перед законом. Предстать перед чрезвычайным судом означало подвергнуться судопроизводству на исключительных условиях. Это было быстрое отправление правосудия, процессы проходили в ускоренном темпе, право на защиту в них нередко было ограничено, а наказания отличались значительно большей строгостью. Левые всегда выступали против чрезвычайного судопроизводства. Едва получив соответствующую возможность, в 1981 году они упразднили эти инстанции, и дела террористов стали рассматриваться на общих основаниях.
К.Б.: Но в 1986 году этот порядок был отменён. Почему?
В.К.: Потому, что в ходе процесса по делу о расстреле людей на проспекте Трюден в 1986 году член объединения «Прямое действие» Режи Шляйхер, находясь на скамье подсудимых, грозил судьям и присяжным смертью. Посеяв страх среди заседателей, он просто сорвал процесс. После этого был создан уголовный суд, чтобы дела о терроризме рассматривали исключительно профессиональные судьи. Одновременно с этим, поскольку предмет рассмотрения становился всё более сложным, среди тех, кто занимался борьбой с терроризмом, начала вырисовываться более узкая специализация. Прежде всего, в конце 1980-х годов этот процесс коснулся судебных следователей, затем он затронул судей по исполнению наказаний и судей по работе с детьми, которые решали вопросы о людях, возвращавшихся в родную страну (в частности, тех, кто уезжал, чтобы участвовать в джихаде – прим. ред.). С тех пор как в 2019 году была создана прокуратура по борьбе с терроризмом, эта тенденция коснулась и прокуроров. Единственное звено в системе правосудия, которое осталось в стороне, это судьи, рассматривающие дела, поскольку существует мнение, что если они будут выполнять узкоспециализированные задачи, то они могут быть подвержены профессиональной деформации и проявлять чрезмерную суровость.
К.Б.: Какие ещё изменения повлекло за собой нашествие исламистского терроризма?
В.К.: Сначала объектами антитеррористических процессов становились политические враги, то есть люди, нападавшие на государство как таковое. Что же касается исламистского террора, то его мишенью является народ, и жертвой оказывается уже не государство, а граждане. Это меняет роль судебных процессов и отношение к ним. Они восстанавливают правильное положение вещей, дают отпор посягательствам на общество. Следствием такой перемены можно считать тот факт, что жертвы, долгое время остававшиеся в тени проблемы исламистского терроризма, всё чаще занимают центральное место в судебном процессе.
Есть и другой аспект. В середине 1990-х годов смертоносная опасность этой проблемы вынудила государственные власти сместить акцент с процесса как такового на его причины. Тогда была поставлена задача не только наказать террористов, но и помешать им предпринять те или иные шаги. И это очень важно. Речь идёт о том, чтобы остановить людей, не позволить им совершить теракт. Это и есть борьба против радикализации, превентивная антитеррористическая работа.
К.Б.: Не в этих ли условиях появилось понятие «объединение террористической направленности», которое с тех пор используется во всех процессах по делам, связанным с терроризмом?
В.К.: «Причастность к преступной организации» – обвинение, предъявляемое уже давно. Оно было впервые сформулировано в XIX веке при принятии «злодейских законов» и выдвигалось против анархистов. Вскоре этот термин вышел из употребления и вернулся в обиход в период создания Суда по делам о государственной безопасности, когда речь зашла о преступных организациях, имеющих отношение к посягательствам на авторитет или безопасность государства. И только в 1994 году, в ответ на участившиеся теракты, в частности, со стороны алжирской Вооружённой исламской группы, было сформулировано понятие «объединение террористической направленности».
К.Б.: Каким образом использовалось это новое понятие?
В.К.: Первоначально оно вписывалось в так называемую стратегию облавы, которая состояла в том, чтобы одновременно предъявить обвинение многим людям, а потом разбираться, кто из них действительно виновен, а кто нет. В 1998 году перед судом по делу о подготовке к джихаду в Афганистане, известному как «процесс Чалаби», предстали 138 человек. Но среди подследственных оказались и люди, арестованные просто за то, что они имели у себя дома Коран или были замечены в ресторане. Власти Франции получили множество упрёков со стороны организаций, защищающих фундаментальные свободы человека, и в конечном счёте отказались от ведения группового судебного процесса.
К.Б.: Однако это понятие по-прежнему используется?
В.К.: Да, термин «объединение террористической направленности» вошёл в широкое употребление в середине 1990-х годов, когда увеличилось количество дел по фактам терроризма. Поскольку он позволяет вынести вердикт ещё до совершения тех или иных действий, многие получили обвинение и были осуждены за малозначительные проступки. И это тоже является существенным изменением. Раньше судебные процессы по обвинениям в «терроризме» становились крупными событиями в правовой сфере, на них рассматривались более чем серьёзные происшествия. С появлением исламистского терроризма и «объединений террористической направленности», наряду со значимыми, широко освещаемыми в прессе процессами подобными процессу по «Шарли», за которым мы наблюдаем сейчас, ежегодно рассматриваются сотни более мелких дел, о которых общественности ничего не известно.
К.Б.: Изменились ли сами обвиняемые и стратегии их действий в условиях исламистского терроризма?
В.К.: Во-первых, надо упомянуть об одной важной детали: очень часто в рамках процесса по делу об исламистском теракте невозможно привлечь к суду тех, кто несёт непосредственную ответственность за преступление, поскольку их уже нет в живых. И даже если они живы, то нередко отказываются участвовать в процессе, говорить перед судьями. Это тоже недавняя тенденция, поскольку раньше обвиняемые по фактам терроризма стремились придать процессу политическую окраску. Они использовали зал суда в качестве трибуны для продвижения своих политических идей. И даже те, кто молчал, отказываясь взаимодействовать с буржуазным правосудием, распространяли листовки и обнародовали документы с изложением своей позиции.
С появлением исламистского терроризма всё изменилось. Политический процесс – это дело прошлого.
Опубликовано 22/10/2020