Бенуа Кокар, социолог, научный сотрудник Национального института исследований сельского хозяйства и окружающей среды (INRA, INRAE). Он изучает население деиндустриализированных сельских районов Франции. Его исследование противоречит устоявшемуся представлению о господстве ультраправых сторонников превосходства «белой расы» в этой среде. Также он говорит о важности дружеских связей в деревне.
Деревня не везде одинакова. Её население зависит от экономических и демографических обстоятельств. Социолог Бенуа Кокар в 2019 г. выпустил исследование, в котором описал население регионов, переживающих экономический и социальный упадок. Долгое время автор занимался Большим восточным регионом и его деиндустриализацией. Именно здесь массово закрывались заводы, а деревенское население покидало места обитания. И там же сложилась система солидарных социальных связей и новое чувство принадлежности к коллективу, новое понятие «мы», отличное от того, что было раньше. Эта способность социализироваться, строить общность в условиях кризиса по крайней мере в больших городах появилась примерно тогда же, когда возникли «жёлтые жилеты». Как раз в этот период автор заканчивал своё исследование.
Радио France Inter задало вопрос Эрику Земмуру по поводу насилия, совершаемого исламистскими фанатиками. Тогда этот полемист, который называет себя правым «республиканцем», начал говорить о насилии со стороны «ультралевых». По мнению Земмура, его совершают «жёлтые жилеты». Население периферии крупных городов возмущается. Но официальная риторика СМИ преподносит это как «бунты», а за пределами городов даже как «жакерию». Нет ли в этом попытки дискредитировать народные движения, лишить их политического смысла?
С «жёлтыми жилетами» интересно то, что консервативная часть политического лагеря сначала восприняла это движение позитивно. Некоторые правые политики призывали надевать жёлтые жилеты, поддерживая налоговые требования или выступая против «государства, забирающего у нас наши деньги». В их понимании, таковы были главные требования протестующих. Иными словами, что-то вроде продолжения движения «красных беретов» в Бретани (возникло в 2013 г. по причине повышения налогов- прим ред.).
Я не ожидал возникновения «жёлтых жилетов», но видел, как они появились. С первых дней я следил за одной группой, которая вышла к пункту оплаты на автотрассе. Там раздавались такие лозунги, как «революция» и «верните налог на богатство».
Можно сказать, что среди «жёлтых жилетов», за которыми я наблюдал, образовалось два лагеря. Первые – это «такие, как вы». Они прикрепляли на машину жёлтые жилеты, сигналили, останавливались и даже присоединялись к протестующим. А другие могли принимать участие в небольших стычках с теми кото они считали «богатыми, которые нас презирают». Пресса, действительно, не ожидала, что общество разделится по такому принципу. А политическая элита ранее считала эти классы консервативно настроенными.
Считается, что в этом движении столкнулись городская Франция и Франция периферии. Почему вы думаете, что это неверно?
Потому что такое видение основано на устоявшихся клише по поводу населения страны. Все политики постоянно обращаются с экранов телевизоров к «населению регионов». Как будто бы во всех экономически остылых регионах живут одинаковые люди. Только вот дети виноделов, врачей, сельский предприниматель, молодой рабочий из деревни – это всё разные люди. Неверно причислять их к одной социальной группе. Но мы понимаем, зачем это делается. Дело в том, что классовую терминологию в разговоре об обществе пытаются вытеснить.
Прежде, чем заняться изучением деревенской молодёжи, я занимался молодым населением городов. Как они взрослеют, как проводят досуг, их предпочтения, открывающиеся перед ними перспективы. Или же как они составляют пары и как оценивают то или иное профессиональное достижение. Знаете, в этом они мало чем отличаются от сельской молодёжи. Потому что все они являются детьми рабочих или служащих. Следовательно, принадлежат к среде, в которой многие знали друг друга и примерно одинаково формировали представление о себе самих. К тому же все имели один и тот же путь трудоустройства или создания семьи. Они похожи друг на друга.
Однако же СМИ противопоставляют их. А некоторые политики называют их «коренным белым населением», которое нужно защищать. И наоборот, выходцев из семей иммигрантов нужно выставлять противниками. Конечно, некоторые из тех людей, с которыми работал я, воспроизводят эту риторику. Ведь в регионах, где я был, популярно ультраправое движение. И молодёжь оттуда не исключение. Кстати, по большей части они не голосуют. Но говорят, что если бы голосовали, то «скорее за ле Пен».
И тем не менее я считаю, что, анализируя общество, нельзя оперировать категориями на основе места обитания людей. Важно, не где они живут, а в какой социальное среде. Ведь в окружающей их материальной реальности, в том, на что эти люди могут претендовать в обществе, молодёжь из деревни во многом похожа на их ровесников из городов.
Вы пишете, что в регионах, жизнь которых была нарушена закрытием заводов, сворачиванием социальных служб и торговой деятельности, начали создаваться другие связи. Какие именно?
В тех обществах невозможно циклиться на себе. Эти народные классы небогаты, у них нет образования, чтобы найти работу где-то в другом месте, продать себя на внешнем рынке труда. Для выживания им важны связи и хорошая репутация. Тем более заводы сейчас не нанимают по семейному принципу. Уже нет такой практики, когда сын приходит на то же предприятие, где работает его отец, и так поколениями. Теперь, уходя в себя, человек теряет возможность получить работу, тем самым загоняя себя в бутылку. При любой возможности создаются клановые связи по принципу дружбы. И это стало своего рода неформальной системой социального воспроизводства. И это помогает найти работу. За десять лет я наблюдал примерно за 200 человек. И большей части из них помогли трудоустроиться друзья. И для них это «настоящие друзья, на которых можно рассчитывать», а не те, из серии «привет, как дела?». Друзья «с района» становятся настоящим социальным вектором.
Однако случаются и конфликты. В этих регионах рынок труда не движется с 1990-х гг. Поэтому конкурировать за рабочие места приходится с людьми, которых знаешь с детства. Следовательно, борьба становится более жёсткой. В больших городах всё же можно соблюсти анонимность с помощью услуг агентств, например. В деревне тот факт, что тебя наняли по дружбе, может вызвать у других чувство несправедливости. Особенно когда тот, кого не наняли, знает, что похож на тебя во многом. Кстати, это часто мешает формированию общности «мы из одного района» или «мы, рабочие».
Вы говорите, что эти люди часто становятся объектом презрения, но одновременно и жертвами самих «отверженных».
Иногда можно встретить проявление своего рода отторжения в адрес деревенских жителей, «баранов», не видящих дальше собственного носа. Например, смеются над их манерой говорить. А когда политики пытаются якобы выступать на их стороне, то оперируют стереотипами, несвойственными этим людям. Выше я упоминал один из них: ультраправые, замкнутые в себе, которых нужно защищать от мигрантов. Но сами они не считают себя таковыми. Для них реальность – окружающая действительность и целая структура социальных связей, сложившаяся в силу ряда обстоятельств. Ведь в деревне приходится гораздо больше общаться друг с другом. Поэтому социальная жизнь там очень насыщенная. В связи с этим мир, населённый незнакомыми людьми, мыслится как враждебный. Поэтому от деревенских часто можно услышать фразу: «Я никогда не перееду в Париж». Жизнь в городе в их представлениях, это вечный обман. Поэтому они гордятся тем образом жизни, который ведут.
А может ли это «мы», на понимании которого строятся семейные и дружеские связи, стать основой для «мы» в коллективных действиях?
Всё зависит от того, какую политическую перспективу они в этом видят. Я не занимаюсь политическими стратегиями. Но я вижу, как ультраправые манипулируют социальными категориями этих людей – «главное – это мы», «сначала подумаем о нас». Именно эта риторика присутствует в СМИ. Во всяком случае в тех СМИ, которые смотрят и слушают в деревнях. Там в каждом доме телевизор включён постоянно, даже когда его не смотрят целенаправленно. Поэтому они постоянно попадают на новости, чаще всего с целью просто посмотреть. Но они думают, что манера подачи информации из новостей – это и есть общепринятая точка зрения.
Люди слышат рассуждения о цивилизационном шоке, о проблемах, происходящих по всему миру, впитывают идею о постоянном противостоянии между социальными группами и народами. В связи с этим у них возникает чувство, что решение нужно искать внутри своего коллектива.
Иными словами – солидарность в своём кругу. А иначе – маргинализация, изгнание из общества.
Но я думаю, что ультраправые не изучали специально эту среду, чтобы подогнать под их мировоззрение свою риторику. Их риторика вообще не об этом. Однако деревенское население невольно попалось в их сети. Я был на кампаниях Марин ле Пен в Большом восточном регионе. Например, она говорила о краже тракторов у фермеров. А фермеры там составляют 3-4% рынка труда. Остальные — рабочие или самозанятые женщины. Поэтому для тех, кто пришёл на эту акцию, тракторы не интересны. Зато люди понимали, когда она говорила о конфликтах и противостоянии. И политическая конструкция ультраправых строится на этом. Поэтому политическая борьба должна проходить в этом поле.
Когда рабочие голосовали за коммунистов
Вспомним, что раньше рабочий класс массово голосовал за другие политические силы.
Но даже тогда, когда Компартия пользовалась широкой поддержкой народных классов, она также использовала конфликтную лексику: противопоставление «мы» и «они» присутствовало часто.
Это мировоззрение свойственно представителям низов, находящихся на низших ступенях общественной лестницы и боящихся завтрашнего дня. Они боятся, что будет при несчастном случае на производстве, бояться, что их начнут эксплуатировать больше. Всё это приводит к возникновения конфликта «мы» и «они». И вот в этом контексте мыслят себя рабочие.
Но сегодня противопоставление, которое им предлагают, это «автохтоны» и «чужаки». И это довольно парадоксально, ведь Большой восток всегда был регионом мигрантов.
Исторически молодёжь там не была ультраправой. И сейчас можно видеть разницу между реально существующей солидарностью и тем политическим выбором, который она делает. И именно потому, что эта разница есть, мне кажется, что левым ещё можно завоевать симпатии этого населения. Всё зависит от того, какую политическую перспективу им предложить.
Опубликовано в воскресном номере за 13 – 19 января 2022 г.