«Живая история рабочего движения с 1900 года до наших дней»: во Франции вышла книга, исследующая и обильно иллюстрирующая историю класса, держащего на плечах весь мир. Сегодня в мире рабочий класс многочислен как никогда прежде, однако многие склонны не замечать его. Возникли даже теории о том, что он исчезает. Потребовался мировой санитарный кризис для того, чтобы увидеть его существование здесь и сейчас – все те люди, первыми принявшие на себя удар пандемии, люди, без которых жизнедеятельность общества оказалась невозможной.
Мы побеседовали с автором книги, Бернаром Шамба.
В своей книге «Живая история рабочего движения с 1900 года до наших дней» (Une histoire vivante des ouvriers de 1900 a nos jours), опубликованной издательством Le Seuil, писатель приглашает нас познакомиться с историей рабочего движения в период с начала ХХ века и до наших дней.
Жером Скальски: За вашим последним романом «Другой Эдем» (Un autre Eden), в котором вы рассказываете о жизни Джека Лондона, осенью выходит книга о рабочем классе. Почему его история названа «живой»?
Бернар Шамба: У меня было несколько вариантов названия. Мне нравится термин «живая», потому что суть повествования состоит в том, чтобы описать жизнь рабочих и при этом доказать, что, вопреки некоторым домыслам, рабочий класс не умер. К сожалению, в названии не нашла отражения попытка предоставить в книге слово женской части рабочего класса, но это было своеобразной квадратурой круга, нерешённым уравнением. В конце концов я остановил свой выбор на слове «живая», надеясь, что роль женщин в производственном процессе всё же достаточно ясно представлена и в тексте, и в сопровождающих его фотографиях. Поэтому первыми мы встречаем на страницах книги «жарильщиц» сардин в коммуне Локтюди 1906-го года.
Ж.С.: Да, ведь вы хотели, чтобы эта история затрагивала чувства читателей…
Б.Ш.: Да, это очень важно, чтобы история затрагивала чувства. В сущности, именно к такому изложению я и стремился. Я был преподавателем истории, но не считаю себя историком в том смысле, что не занимаюсь историческими исследованиями и не являюсь знатоком того или иного узкого аспекта. И уж конечно я не могу назвать себя специалистом по общественной истории, несмотря на то, что всей душой принадлежу к той школе, которая, вслед за Морисом Агюлоном, изучает политическую и социальную историю сквозь призму человеческого восприятия. В этой книге я сделал довольно подробные комментарии к 120 выбранным мною фотографиям и написал несколько вводных страниц для каждая главы. Мне очень близок подход к изучению истории через призму чувств людей. И потому моя книга — труд не столько историка, сколько писателя, точнее, писателя, который был профессиональным историком.
Ж.С.: Некоторым писателям нелегко далось изучение феномена рабочего класса. Что вы думаете, например, о попытке Золя описать подъём самосознания рабочих?
Б.Ш.: Гениальность Золя как романиста проявилась в том, что он сделал рабочий класс одним из сюжетов своей прозы. Не просто предметом описания в некоторых книгах, а именно сюжетом, живой литературной тканью своих романов, в которых он знакомит читателя с замечательными династиями и персонажами. В то время (напомню, что, например, «Жерминаль» датируется 1885 годом) это был очень оригинальный приём, который, честно говоря, остаётся таковым и по сей день. Не думаю, что есть много других примеров подобного рода. Стоит упомянуть и о том, что двадцатью годами позже в США Эптон Синклер опубликовал большой роман «Джунгли», в котором речь идёт о скотобойнях в Чикаго и о рабочих, трудившихся на них. Похоже, что в начале XXI века исследований, подобных моему, не проводил никто. В романах Золя меня поражает его сочувственное отношение к рабочему классу.
Я не специалист по творчеству Золя, но рискну предположить, что встречал в своей жизни больше рабочих, чем он. Это связано с моей длительной политической деятельностью и занятиями спортом. Поэтому мне было проще, чем Золя, описать достоинства этих людей, ведь они бросаются в глаза. Кроме того, я стремился возродить их рабочую гордость. Конечно, не следует забывать и о том, что мне хотелось запечатлеть тот элемент принадлежности к рабочей среде, который есть в каждом из нас. В данном случае я имею в виду не то, что всем нам время от времени приходится работать руками, а то, что все мы состоим из множества фрагментов той социальной мозаики, в которой мир рабочих занимает важное, если не сказать центральное, место. Что касается литературы, то мне интересен также Джек Лондон, о котором вы уже упомянули, в первую очередь как автор цикла очерков под названием «Люди бездны», в которых речь идёт о жизни в бедных кварталах и рабочих пригородах лондонского Ист-Энда на рубеже веков.
Ж.С.: Вы упомянули о том, что ваша книга изобилует фотографиями. Какие из них вы считаете наиболее интересными?
Б.Ш,: И вновь мы возвращаемся к упомянутой вами ранее теме «чувственного восприятия». Любопытно, что это понятие отсылает к изображению на плёнке. Они хорошо сочетаются друг с другом. В моей книге немало фотографий, которые произвели на меня очень сильное впечатление. Большинство из них не связаны с именами знаменитых фотографов, правда, в книге есть несколько работ Эдуара Буба и Жана-Филиппа Шарбонье. При отборе фотографий я руководствовался прежде всего ощущением того, насколько полезна та или иная фотография для создания целостного ансамбля. Я много часов рылся в архивах, прежде чем собрал эти 120 фотографий, и должен признать, что при их отборе принимал во внимание как свой эмоциональный отклик на то или иное изображение, так и его эстетические достоинства. Разумеется, одновременно я хотел показать всё разнообразие тех видов деятельности, которые выпадали на долю рабочих, и тех мест, где трудились эти люди.
Хочу обратить ваше внимание на фотографию работниц рыбоперерабатывающего завода в Локтюди. Она глубоко тронула меня и показалась очень красноречивой. Этих женщин стоит увидеть. Летом, когда владелец предприятия нуждался в рабочих руках, они трудились порой по шестнадцать часов в сутки, зато зимой оставались без работы и без денег. В том, как они одеты, как смотрят или не смотрят в объектив фотоаппарата, проявляются одновременно и своеобразное достоинство трудящегося человека, и приметы жизни, достойной восхищения.
А вот и ещё одна фотография, которая иллюстрирует деятельность очень уважаемого мной Народного фронта. Раньше я не видел её. На этой малоизвестной фотографии изображены мужчины, которые, встав в круг, танцуют на строительной площадке. Фотограф снимает их сверху, и мы видим, что на другой стороне улицы стоят несколько человек и наблюдают за ними. Этот снимок, на котором столько движения, многое говорит о Народном фронте, выражая радость одновременно и яркую, и наивную. В другой главе книги мы видим фотографию польских шахтёров, изгнанных из шахты (1934 год). Здесь всё наоборот. Это очень сдержанная фотография. Объектив запечатлел нескольких (из 77 отстранённых от работы) горняков и их семьи, которых вывозят на специальном поезде за совершённое ими преступление: они объявили забастовку, отказавшись подниматься на поверхность. Невозможно отвести взгляд от лица маленького мальчика, который со снимка смотрит нам прямо в глаза, и от чайника, который держит в руках его мать. Есть в этом что-то пронзительное.
Есть в книге ещё два изображения, которые я люблю за присущие им параллелизм и контрастность. Они размещены рядом, на развороте, заметно и их сюжетное сходство. На первом снимке перед нами старик, измождённый работой, с усталым видом выходит из душа, и это очень сильная сцена. На другом – четверо молодых мужчин лет тридцати, которые шутят и смеются. На первой — душ после рабочего дня, на второй — душ после окончания футбольного матча. Реалии жизни: тяготы бытия соседствуют с силой и энергией. Стоит ли говорить, что энергия в принципе свойственна молодым, и, что бы ни случилось, в этом их счастье.
Хочу упомянуть ещё об одной фотографии, хотя об этом можно говорить бесконечно, так как в моей памяти они всплывают одна за одной. Это снимок, сделанный в 1948 году, на котором изображено празднование золотой свадьбы шахтёров. Семь пар с грустным видом сидят в помятых автомобилях. При виде этой фотографии у меня сжимается сердце.
Ж.С.: На одной из фотографий мы видим рабочего в маске. Почему вы её выбрали?
Б.Ш.: Это предпоследняя фотография в книге. А последнюю я выбрал исходя из её эстетических достоинств: она воспроизводит индустриальный пейзаж, вечный, несмотря на все социально-политические потрясения. Этим мне также хотелось отдать должное великолепному произведению Дени Роша Boitier de melancolie («Меланхолический футляр»).
На предпоследней фотографии, снятой совсем недавно, мы видим рабочего в маске, стоящего у станка. Когда я отобрал её, все документы уже были подготовлены, все тексты написаны. И всё же я решил вставить её в книгу, потому что одним из открытий, поразивших меня во время вспышки эпидемии Covid-19 прошлой весной, стал тот факт, что многие наблюдатели заметили: рабочий класс всё ещё существует. Как будто появилось, пусть и поверхностное, осознание неизменности существования рабочих как класса и как трудящихся в нашем мире…
Ж.С.: Не могли бы вы объяснить логику изложения материала в первых главах вашей книги?
Б.Ш.: Начав рассказ с 1900 года, я пытался избежать излишней его раздробленности. Обозначив как первый период повествования годы с 1900 по 1919, то есть начало века в буквальном смысле и начало того, что я назову «коротким ХХ веком», включающее в себя войну, мне показалось интересным проследить, каким образом довоенные годы привели к войне. Во второй главе вполне логично, с точки зрения социальной и политической истории, тесно связанных между собой, было рассказать о периоде между двумя мировыми войнами. Это позволило обобщить ряд определённых достижений, возможно, менее заметных на фотографиях, чем в кратком предисловии, которое я попытался сделать. Речь идёт о социальном прогрессе в Англии и Франции, главным образом связанном с Народным фронтом, и о социальных разногласиях того времени.
Работа над книгой происходила в период борьбы против пенсионной реформы в 2019 году. Меня поразило сходство и близость риторики правящего класса и работодателей, направленной против рабочего движения. Невероятно, но нельзя не заметить, что сегодня, в XXI веке, они выдвигают те же аргументы и используют аналогичные механизмы, что и в ХХ веке. Таким образом, мы видим, что так называемый «новый мир» очень похож на «старый». Ничего не меняется. Достаточно вспомнить, как в конце августа президент ассоциации работодателей Medef попросил рабочих трудиться побольше. Мы слышим одну и ту же песню. Очевидно, что глава государства недооценивает мир рабочих, и символом этого презрения, с которым он не в силах совладать, стало его выражение «бешеные деньги».
Ж.С.: В последней главе вы спрашиваете, не находится ли рабочий класс «на пути к исчезновению». Однако в мировом масштабе рабочий класс сегодня многочисленен как никогда. Может быть, основная задача состоит теперь в том, чтобы он осознал своё место и свою силу?
Б.Ш.: В этой книге я сделал вывод о том, что рабочий класс не исчез, и готов поспорить, что он и не исчезнет. Вместе с тем, на мой взгляд, совершенно очевидно, что наш мир движется к новым формам работы, культуры и манифестаций. Не думаю, что нынешний кризис опровергает моё мнение. Да, я согласен, это действительно важная задача. К тому же известно, что в нашем обществе происходит стирание, размывание как самого понятия «рабочий класс», так и мира рабочих, их самосознания. Это логично, ведь самосознание по сути является отражением реальности. А изменение реальности не может не привести к изменению всего, что относится к самосознанию. Поэтому я считаю, что вопрос о социальных моделях приобретает особую актуальность. Есть во французском лексиконе слово «социетальный», которое я не люблю, как не люблю и то, что оно означает. Однако его связь с социальными аспектами является на сегодняшний день важнейшей данностью.
Развитие социальных сетей, а ещё раньше развитие различных коммуникационных технологий, не может не влиять на то, что мы с вами называем рабочим самосознанием, а также на то, каким образом мир рабочих позиционирует себя. С чем он может себя отождествлять? С борьбой. С целями. С какими целями? В каких проявлениях? Конечно, пока это выглядит очень расплывчато. Важная роль в получении более ясного представления об этом, несомненно, принадлежит профсоюзам. Они могли бы дать пищу для размышлений о том, каким образом должно измениться рабочее самосознание, находящееся в непрерывном развитии. Я вновь возвращаюсь к вопросу, который ещё в начале так называемого «славного тридцатилетия» задавал великий историк, специалист по Античности Марру: «Станет ли XX век периодом освобождения рабочего класса?» Мы видим, что время бежит быстро и одновременно стоит на месте.
Опубликовано 29/10/2020