— Кто ваши пациенты, и кто их к вам направляет?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Раз в неделю или раз в две недели я принимаю пациентов-искателей политического убежища с психотравматическими симптомами, которые проявились у них из-за отсутствия сна, навязчивых невыносимых видений и ощущения пребывания вне реальности… Этими людьми занимается служба, в которой я работаю, принимающая пациентов, нуждающихся в длительных курсах психотерапии: иногда месяцы и даже годы. Цель работы службы – попытаться смягчить их страдания. Иногда именно социальные работники или врачи обнаруживают психические страдания пациентов. Но в большинстве случаев людей к нам приводят соотечественники, когда замечают, что у их земляков большие проблемы…
— Таким образом, вашу службу можно назвать службой доверия?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Больница им. Авиценны была создана в 1934 году как франко-мусульманская больница. Со дня своего основания она была предназначена для приёма и ухода за людьми, говорящими на разных языках. В этом лечебном учреждении сильны традиции этнопсихиатрии, что не всегда можно встретить в странах, откуда приехали наши пациенты. Для них психология была бы роскошью… Тамилы из Шри-Ланки, фульбе из Гвинеи, сомалийцы, чеченцы, афганцы — все они знакомы только с расположенными в городах психиатрическими больницами, которые ассоциируется у них с понятием сумасшествия.
— О чём они просят, когда приходят к вам? Как вы им объясняете вашу роль?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Они просто хотят избавиться от бессонницы, перестать видеть кошмарные сновидения, вести нормальную жизнь. Словом, прекратить свои страдания. В первую очередь мы начинаем простой разговор. Я объясняю им, что нахожусь здесь для того, чтобы поговорить с ними и найти способ смягчить их страдания. Я также объясняю, что моя роль – это не просто выписывание медикаментов. Кончено, я говорю им, что при необходимости психиатр выпишет им лекарства… Всегда поразительно видеть, что эти мужчины и женщины буквально через несколько минут начинают прекрасно понимать ситуацию. Почти всегда после первой, так называемой ориентирующей, консультации происходит вторая встреча, на которой начинается терапия.
— На каком(-их) языке(-х) проходят консультации?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Вопрос перевода очень интересен, поскольку для тех людей, которых я принимаю, очень важна сама возможность обращаться к третьему лицу. Особенность травмы заключается в том, что она «ломает» человека и посылает ему крайне жестокие образы, которые мешают говорить. В случае посттравматических консультаций переводчик позволяет установить диалог между пациентом и врачом, он играет роль посредника, а это требует очень тонкого позиционирования со стороны переводчика. Определяющим фактором здесь служит то, что это именно те люди, с которыми мы регулярно работаем и с которыми мы очень хорошо знакомы. Переводчики умеют не проявлять чрезмерную эмпатию к пациентам, поскольку это создало бы поток эмоций, которые могут тяжело восприниматься, но они и не слишком отстранены, поскольку переводчикам доверяют очень личные разговоры. Иногда люди, которые приходят на консультацию, находятся в таком состоянии, что не могут ни смотреть на меня, ни говорить со мной. И наличие третьего лица позволяет избежать прямого контакта взглядом и словом. Это облегчает ситуацию.
— Каковы симптомы у людей, приходящих в вашу службу?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Часто это острые симптомы. Приходящие к нам люди прошли через ситуации страшного насилия, им пришлось покинуть родину, чтобы спасти свою жизнь. Образы, которые их преследуют, – это образы пыток, насилия, убийств близких людей…Часто они заново переживают жестокие ситуации, испытанные во время своих переездов, что воскрешает былые травмы. Сегодня мы знаем, что значит переход через Ливию и пересечение Средизменоморья. Я могу привести в пример молодого эритрейца, который видел, как в метре от него тонут его приятели, а ему не удалось удержать их в лодке. Эти образы невозможно стереть из памяти. Другими словами, эти люди приходят к нам с посттравматическим синдромом, основные симптомы которого – это кошмары и повторное переживание в воображении определённых ситуаций, а конкретно — насилия. Это также и формы травматических диссоциаций, которые приводят к тому, что человек «больше не привязывается к реальному миру», настолько он втянут в прошлое, ставшее настоящей жестокостью.
— Как вы их успокаиваете?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Нужно объяснять пациентам, что они не сумасшедшие, это крайне важно. Первое, что может помочь – это дать им понимание того, что состояние, в котором они пребывают является временным. Например, я бы подчеркнула, что они могут проговорить свои симптомы, что они знают, зачем приходят ко мне и т.д. Я говорю им, что психические реакции – это нормальное явление перед лицом ненормальной ситуации, которую они пережили и с которой они никогда не должны были столкнуться. Это не они безумные, а ситуация, в которой они оказались.
— Какова может быть роль религии?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Их вера очень сильно помогает им. Для нас речь идёт о необычном терапевтическом рычаге. Молитва – это способ обрести голос. И вера в божественную справедливость также может помочь преодолеть необъяснимую несправедливость, с которой они столкнулись и до сих пор сталкиваются. Часто это верующие люди, в большинстве своём мусульмане. Очень открытые, не похожие на распространённые клише о мусульманах. Они в ужасе от насилия, совершаемого от лица их религии и использующегося как инструмент. Им пришлось бежать от этого. Приходящие к нам пациенты – это не те люди, которых можно завербовать. Совсем наоборот. Они прекрасно знают, что такое религиозный фундаментализм, поскольку именно от него они и бежали.
— Что общего между ситуациями, которые они пережили?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Это насилие, совершённое другими людьми и абсолютная жестокость, то есть то, что не имеет ничего общего с природными катастрофами или с несчастными случаями. Эти люди столкнулись с худшим, что есть в человечестве. Некоторые из них видели перед собой разорванные на части тела и всё ещё испытывают чувство как будто к их коже прилипли куски мертвецов. Другие подвергались пыткам и унижениям, их принуждали осуждать своих товарищей, покинуть близких или детей…
— Можно ли «излечиться» от этого?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Нет, цель не заключается в том, чтобы заставить их забыть то, что они пережили. Цель в том, чтобы отдалить от их личности все эти повторяющиеся образы и транформировать их в событие, которое потом они удут соотносить со своим прошлым. Важно помочь им найти себя, своё место, и своё будущее в том общство, где они живут сейчас.
— Что вы думаете об условия их приёма во Франции?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Их шанс «найти место» ограничен контекстом возможного институционального отказа. Эти люди, очевидно нуждающиеся в защите, не всегда способны связно рассказать о том, о чём их спрашивают во «Французском управлении по защите беженцев и лиц без гражданства» (Ofpra). Это тем более трудно в случае первого отказа на их запрос, когда они находятся в «Национальной Комиссии по правам на убежище» (CNDA) перед пятью сотрудниками и в присутствии адвоката, которого они ранее ни разу не встречали. Под видом сокращения сроков ожидания по прошениям, проект закона о предоставлении убежища и иммиграции сокращает и без того несжимаемое время, необходимое на подачу запроса об убежище и апелляции (время сокращено соответственно с 120 до 90 дней и с 1 месяца до 15 суток). Осознаёт ли законодатель, что такое урезание времени не даёт мигрантам возможности быть услышанными, в то время как они уже и так в значительной мере лишены слова? Отдают ли законодатели себе отчёт в том, что большая часть эмигрантов страдает от психотравматизма и не способны воспроизвести «связную» речь? Чем мотивировано такое поведение? Скрытый отбор? Существующий здесь отбор происходит по критериям психических расстройств. Тот, кто способен донести своё слово, кто является самыми образованными и наименее уязвимыми, получит свой шанс. Но другие — нет. Некоторых охватит паника от вопросов незнакомых людей. У них может сложиться впечатление, что они предстают перед трибуналом, что они осуждённые, а это иногда может напомнить им допросы, которые они пережили в прошлом. В данной ситуации, если не говоришь, значит, ты отказываешь себе в праве на убежище…
— Есть ли у вас возможность помочь им справиться с этими административными испытаниями?
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Моя роль заключается не совсем в том, чтобы их к этому подготовить. Я могу сделать свидетельства, объясняющие наличие у них больших трудностей в выражении своих мыслей, которые часто очень осмотрительно изучаются администрацией. Но прежде всего, я должна объяснить пациентам структуру организаций Ofra и CNDA, чтобы не оставлять их в недопонимании. Я им говорю, что они должны будут объяснить, почему они просят защиты. Я также помогаю им сформулировать ответ на вопрос, почему они не могут всё сказать. Нужно, чтобы они чувствовали, что им разрешено ответить: «Этого я не могу вам рассказать». Моя работа и работа администрации находятся в разных плоскостях. Я знаю, что иногда, рассказывая истории, пациенты вынуждены были обманывать, скрывать свой возраст, использовать вымышленное имя и т.д. Это провоцирует крайне болезненные конфликты лояльности. Я пытаюсь помочь им выйти из подобных конфликтов или, по меньшей мере, помочь им объяснить причины своего поведения достаточно ясно и правдоподобно. Я предлагаю им другой вариант, а именно — слово, которое помогает выйти из хаоса. Они знают ценность сказанного слова, поскольку это то, что позволяет им держаться в самых трудных моментах.
— Вы настаиваете на важности не замыкаться в роли жертвы…
Мари-Каролин Саглио-Яцимирски: Да, я должна помочь им почувствовать себя в роли действующих лиц пройденного пути. Им нужна невероятная сила, чтобы выйти на улицы, учитывая отсутствие жилья для тех, кто просит убежища. Также я должна помочь выйти из трудноразрешимых и абсурдных ситуаций тем, кто находится под влиянием процедуры Дублин, которая наносит ужасные психические расстройства. Но опыт позволяет мне говорить, что если у них получится держаться психологически, то им удастся интегрироваться в общество.
Эжени Барбеза