После непростого периода 70-х годов, когда «Фракция Красной армии» терроризировала крупных предпринимателей, Германия культивировала отрицание реальности, отмеченное некоторой самонадеянностью по отношению к джихадистскому терроризму. С точки зрения Берлина эти варварские выходки были типично французским исключением, и Франции просто-напросто стоило разобраться со своим колониальным прошлым…
18 июля 2016 года 17-летний афганец серьёзно ранил четырех пассажиров баварского поезда, представившись «солдатом «Исламского государства»[1]». В декабре 2016 года молодой немец иракского происхождения оставил сумку с бомбой на рождественском рынке в Людвигсхафене. 19 декабря 2016 года грузовик-убийца, за рулем которого был тунисец Анис Амри, врезался в толпу на рождественском рынке на площади Брайтшайдплац в Берлине, тем самым повторив у подножия Церкви поминовения трагедию, произошедшую в Ницце 14 июля того же года.
Все эти случаи, как резкое возвращение к реальности, подтверждают выводы о том, что терроризм является скрытым лицом глобализации: конец утопии о свободном рынке с потоком беженцев, определяющим нерегулируемые запасы рабочей силы; конец Шенгенского пространства; несогласованность немецких служб безопасности; наконец, неэффективность чрезвычайного положения, введённого во Франции, не говоря уже о регулярном попустительстве тунисских властей.
Теперь мы знаем, что терроризм порождает крайне прибыльную политическую экономику. Точно так же, контртерроризм симметричным образом порождает свою. Прискорбная «война против террора», объявленная администраций Буша и Обамы , не только укрепила то зло, с которым должна была бороться, но и превратила терроризм в краеугольный камень механизмов капиталистической глобализации. Все государства, борющиеся с терроризмом, прежде всего резко увеличивают объём средств, выделяемых на оборону и безопасность. Когда их долг, управляемый частными транснациональными банками, начинает расти в геометрической прогрессии, эти государственные функции постепенно приватизируются, прикрываясь скромным словом «аутсорсинг».
И тогда начинают множиться, тоже в геометрической прогрессии, частные военные компании (ЧВК) и всевозможные частные охранные предприятия, конторы по видеонаблюдению и разведыванию данных – многочисленные участники целого отдельного сектора экономики. Во Франции в этом секторе отныне создаётся больше рабочих мест, чем в автомобилестроении. И через эту коммерциализацию насилия происходит настоящий «Коперниканский переворот». Обратившись к концепции Жоржа Кангилема, можно утверждать, что отныне терроризм стоит рассматривать не как некую случайность, «лихорадочный всплеск» или патологию, а как нормальное и неотъемлемое от современной глобализации состояние. Поскольку коммунистический враг исчез с окончанием холодной войны, капиталистической экономике нужен был новый «Великий Другой», чтобы вновь развернуть на всю мощь свою государственную и частную промышленность. Современный терроризм прекрасно справляется с этой функцией.
Если бы ИГИЛ не существовало, его следовало бы выдумать, потому что терроризм органически необходим для эволюции капиталистической системы, которая, с одной стороны, сейчас сама переживает кризис, а с другой – постоянно перенастраивается, порождая новые кризисы. Такое управление без разрешения кризисов неотделимо от бесконечного и непрерывного перераспределения капитала. В одном из своих самых ярких произведений под названием «Проклятая часть» Жорж Батай в начале 50-х годов говорил, что всякая реконфигурация капитала обязательно требует значительных растрат, которые он называл термином consumation («истребление», бесцельные траты). Современный терроризм как раз берёт на себя задачу по такому «истреблению», неразрывно связанному с эволюцией глобального капитализма. Процесс интенсивно начался, и заканчиваться пока не собирается…
[1] «Исламское государство» — террористическая организация, запрещенная в России – прим. Ред.