Мишель Герен, писатель и философ, почётный профессор Университета Экс-Марсель. Автор работ «Вероисповедание от А до Я» («La Croyance de A a Z») и «Морское кладбище в ритме болеро» («Le Cimetiere marin au bolero»), изд-во Belles Lettres.
Верить и разувериться
Когда говорят о «вероисповедании», то касаются преимущественно аспектов, которые сразу же бросаются в глаза: сектантство, доверчивость, стремление заменить собой знание. Никто не отрицает ни того, что религия «поглощает» большую часть вероисповеданий, ни того, что экстравагантные точки зрения выдают себя за истинные. Надо бороться с фанатизмом и неустанно развивать образование, чтобы сломать все эти нелепые идеи. Когда думаешь, что в Соединённых Штатах в некоторых учебных заведениях «преподают» непорочное зачатие (вместо теории эволюции)… ну, тут остаётся только развести руками! Однако это лишь внешняя сторона (часто весьма показательная) более широкого антропологического феномена. Вера – это на самом деле некое проявление умственной деятельности, одновременно и очень распространённое, и необходимое людям. Именно эта распространённость и эта необходимость веры прежде всего объясняют, почему английский философ Дэвид Юм увидел в ней «одну из самых великих тайн философии»! Тайна эта мирская, хотя на первый взгляд может показаться иначе! Почти всё сопрягается с верой, начать хотя бы с того, что она проистекает из двух (не единственных) источников: мнение (в виде суждения) и доверие (или «кредит»). Верить – значит, с одной стороны, «придерживаться мнения» по поводу чего-либо, а с другой – доверять, полагаться, брать на веру.
Оба момента зачастую усиливают друг друга: я считаю, что мой банк лучший (или не самый худший), и я ему доверяю свои деньги. Символ веры в религиозном смысле предполагает, что моя вера в Бога будет «вознаграждена» (прощение грехов, обещание рая). Экономика, политика, религия, – всё это, конечно, территории выбора веры, сила которой состоит в первую очередь в объединении людей (re-ligare, от лат. «прикреплять, связывать»). С точки зрения основателя французской социологии Эмиля Дюркгейма, общество глубоко религиозно. Однако, следует рассматривать такое явление, как вера, в гораздо более широком смысле. Но и в более узком тоже! Вставать с утра в хорошем настроении и распевать песни – это вопрос веры во что-то. Зарываться под одеяло и спать допоздна – то же самое, но с точностью до наоборот.
Не в том ли состоит смысл игры, чтобы согласиться на правила, общие для нас и наших партнёров? Когда я прихожу в галерею посмотреть на современное искусство, то я могу выбрать заведомо предвзятое отношение («всё – д…о») или же оказать произведению минимум доверия, что заставляет меня задуматься либо о своих собственных предубеждениях, либо о том замысле, который мог предшествовать созданию этого экспоната. Короче говоря, в той игре, которая называется искусством, я «играю» временно, я допускаю гипотезы, в которые меня никто не заставляет верить «железобетонно», я это делаю лишь для того, чтобы придать моему участию в этой игре осмысленность. Такая условная договорённость – фактор слабой веры. Она не всегда отдаёт себе отчёт в том, что работает в данном режиме, но и не питает иллюзий о степени своей значимости.
Верование не создает проблем, пока придерживается этой относительной прагматичности. Ошибка заключается в обобщении. Не все верования иррациональны. Большинство из них приходят, уходят, дышат, переживают взлёты и падения своей интенсивности. Я даже сказал бы, что существует такой парадокс: в здоровой вере случается момент «разуверения», и напротив – патологическая вера свидетельствует о психозе, о крайнем рационализме, основанном на абсурде. Наша обычная, повседневная вера более… скептична, чем принято думать, тогда как скептицизм, застывший в обобщённой форме, противоречит себе, порождая сомнение в догме.
Филипп Коркюф, социолог, старший преподаватель политологии Института политических исследований, Лион. Автор работы «За духовность без богов» («Pour une spiritualite sans dieux»), изд-во Textuel.
Привносить в религиозную и политическую веру что-то от игры и что-то от себя[1]
В слове «верить» заложена целая полифония смыслов. Согласно историческому словарю французского языка «Robert», они могут ассоциироваться с различными понятиями, такими как доверие, взятие на себя обязательств, истина, а также с более абсолютным смыслом веры («вера в Бога») и с другими модальностями полной вовлечённости. Такая семантическая полифония вовсе не исключает каждую составляющую веры как таковой, в частности в религиозной или политической сфере.
Я вижу в этом приглашение внести в неё крупицу «игры» (рефлексивный взгляд со стороны) и «я» («индивидуализации»). Порвать не со всей верой вообще, но с зацикленностью на абсолютизации. Освободиться от такой логики, когда люди сливаются с верой, чтобы расширить пространство личной автономии. Это касается, конечно, не только догматики, которая может исходить из религиозных верований, но и догматики, питающей антирелигиозные пристрастия, политические, например. Такая постановка вопроса придаёт актуальность агностицизму, описанному ещё в Древней Греции демократом Протагором, которого антидемократ Платон язвительно называл «софистом». В своём сочинении «О богах» Протагор писал: «О богах я не могу знать ни того, есть ли они, нет ли их, ни того, каковы они на вид, потому что слишком многое препятствует такому знанию: и вопрос тёмен, и людская жизнь коротка». Такой тип агностицизма на грани иронии выносит за скобки вопрос о религиозных верованиях, поскольку он ссылается на нечто абсолютное, что не является уделом человека, но он и не борется с ними во имя другого абсолюта, который заключается в несуществовании бога (богов).
Этот вывод, сделанный Протагором, можно для наглядности сравнить с его знаменитым высказыванием в «Ниспровергающих речах»: «Мера всех вещей – человек; существующих — что они существуют, а несуществующих — что они не существуют». Если сопоставить два тезиса, то можно заметить, что оба они побуждают отбросить как религиозные, так и все прочие абсолюты при строительстве демократических городов на основе соглашений между людьми, соглашений несовершенных, хрупких и произвольно изменяемых.
И наоборот, то, что социолог Пьер Бурдьё назвал политическим фетишизмом, пробуждает тенденцию к абсолютизации в области политических «верований» как со стороны «судьбоносной личности» к себе самой, так и со стороны некоторых её наиболее восторженных сторонников. Во всей этой политической магии и сам лидер, и его почитатели «ведутся» на его как бы необычайные качества. Случай с Эммануэлем Макроном и Жаном-Люком Меланшоном на последних президентских выборах достаточно красноречиво иллюстрирует эту схему.
Мы не говорим, что надо стараться оборвать всякую связь с верой в сфере политики, поскольку если мы хотим избежать нового нигилистического абсолюта, то, в этом случае, нити доверия и сопричастности необходимо сохранять. Но самозабвенной приверженности, в смысле «залипания» на личности, организации, программы и проч., быть не должно. Социолог Жак Ион предложил выражение «приверженность на расстоянии» для обозначения «свободного хода» внутри приверженности чему-либо, но не против самой приверженности. Давайте же нарушим, никого при этом не шельмуя, спокойствие политических и прочих верований, и пусть они победят с помощью агностической встряски!
Катрин Кинцлер, философ, вице-президент Французского философского общества. Автор книги «Мысли о светскости» («Penser la laicite»), изд-во Minerve.
Психологический механизм вероисповеданий и кощунство
Современный подход характеризует отношения приверженца какой-либо религии с его религией как веру. Это способ размышлять о религиях с психологических позиций – то, что делает Локк в своём «Письме о веротерпимости». Религиозные догмы толкуются с точки зрения способа их восприятия, а их «истина» оценивается уже не онтологически, а субъективно, что, по мнению Локка, и есть «внутренний свет», который должен притягивать верующего к его вере.
Переход к психологической системе – это прогресс. Он вводит религии в будничную жизнь человеческого сообщества и призывает к веротерпимости. Но в понятие веры входят не только добродетели. В наши дни такое представление о вере позволяет вновь совершать кощунство, назвав это более презентабельно — убеждения. В тех странах, где царит свобода самовыражения, правовые нормы относительно кощунства постепенно исчезают. Впрочем, осуждение кощунства вновь возвращается, в том числе и во Франции, при этом и природа, и смысл этого осуждения изменились: оно переворачивает жертвоприношение на религиозной основе и представляет его как субъективное убеждение. Сегодня говорят не об оскорблении Бога или его пророков, а об оскорблении религиозных чувств верующих, как отмечает Жанна Фавре-Саада[2] (2) в своей последней работе. Вопрос, который возникает в связи с этим перевёртышем, отнюдь не праздный ни с юридической, ни с философской точки зрения. Надо ли рассматривать убеждения, как наиважнейший элемент мировоззрения человека, и в принципе воспитывать уважение ко всякому верованию, исходя из этого эссенциализма? Для ответа на этот вопрос стоит обратить внимание на 1-й абзац 1-й статьи Конституции: «Франция является неделимой, светской, социальной, демократической Республикой. Она обеспечивает равенство перед законом всех граждан без различия происхождения, расы или религии. Она уважает все вероисповедания. Её организация децентрализована».
Как понимать слова «она уважает все вероисповедания»? Должна ли Французская Республика уважать содержание вероисповеданий? Тогда это форма публичного признания религиозных культов. Так можно дойти до полного абсурда: следует ли запретить, например, преподавание того, что Земля круглая, поскольку некоторые считают, что она плоская? Фраза обретает смысл, если её целью является выражение вероисповеданий. Но к чему повторять то, что уже есть в преамбуле Конституции («Декларация прав человека и гражданина» 1789 года, статьи 10 и 11)?
Можно, конечно, предположить, что речь в этой статье Конституции идёт о политической организации, а не о людях, которые в этом случае не обязаны соблюдать такое уважение. Нет оснований для преследования по закону человека или группу людей за неуважение вероисповеданий, но Республика сама должна быть примером сдержанности в этих вопросах.
Но, как бы то ни было, сложно смириться с ограничительной формулировкой этого пассажа. Уважать «все вероисповедания» – значит отказывать в уважении различным видам неверия и устанавливать неравноправие между верующими и неверующими.
Не лучше ли было бы или ничего не говорить вообще, или заменить эту фразу следующей, подсказанной статьями 1 и 2 закона от 9 декабря 1905 года: «Она (Франция) обеспечивает свободу убеждений. Она гарантирует свободное исповедание религий. Республика не покровительствует, не даёт ни содержания, ни финансирования никакой религии»?
[1] Игра слов: французские слова «jeu» (игра) и «je» (я) произносятся одинаково – прим. ред.
[2] «Оскорбление религиозных чувств верующих. Христианские вероисповедания, кощунства и кино 1965–1988», изд-во Fayard.