она анализирует суть политических речей.
— Для того, чтобы расшифровать логику речей кандидатов в президенты, Вы предлагаете использовать «научный и методический» анализ. Какой метод Вы использовали, что поймать политиков «на слове»?
Сесиль Альдюи: Я собрала и оцифровала 1350 речей, интервью для прессы, радио, телевидения и публичных выступлений политических деятелей, которые определяли общественный дискурс в последние годы, с 2014 по 2016 гг. (Жан-Люк Меланшон, Франсуа Олланд, Ален Жюппе, Франсуа Фийон, Марин Ле Пен). Я исследую этот огромный пласт при помощи специальных программ для анализа текста, которые позволяют мне разглядеть за отдельными «броскими» фразами, призванными создать шумиху, некие основополагающие элементы, инварианты дискурса: кто говорит о тех или иных вещах больше других? Что на самом деле они говорят об исламе, школе или работе? Какие оценочные слова они чаще всего употребляют и в каком контексте? Эти программы способны очень точно определить не только частотность (наиболее или наименее часто используемые слова), но и лексические особенности каждого оратора. Так, статистически доказано, что , по сравнению с некой средней нормой политического дискурса , Марин Ле Пен отличает чрезмерное использование слов «иммиграция», «глобализм» и «исламизм», в то время как Жан-Люк Меланшон часто цитирует крайне левые политические партии («Новая антикапиталистическая партия», «Левый фронт», «Французская коммунистическая партия»). Но нужно смотреть глубже: слова приобретают тот или иной смысл только в определённом контексте, в контексте всей речи целиком и лежащей в её основе идеологии. Таким образом определяется лексическое поле того или иного опорного слова. Например, какие слова систематически использует Марин Ле Пен, говоря о «народе» или «светскости»? Или Франсуа Олланд — кандидат 2012 года и Франсуа Олланд -президент Республики, говоря о «труде»? Именно контекстный смысл позволяет наиболее точно описать эволюцию политиков, равно как и изменение их мировоззрения.
— Среди всех кандидатов, после Жан-Люка Меланшона, Франсуа Фийон чаще всего использует термин «революция», однако он вкладывает в него совсем иной смысл…
Сесиль Альдюи: Этот результат меня очень удивил, интуитивно предположить его было сложно. Именно поэтому так важен контекстный анализ. Он позволяет восстановить смысл слова «революция» у Фийона. Для него это одно из ключевых слов, обозначающее «радикальное преобразование», но лишь в одном единственном смысле – в смысле большей «свободы» исключительно в экономической сфере. У Меланшона «революция» – политическое понятие, вдохновлённое эпохой 1789 года и Парижской коммуной, в то время как у Фийона это понятие чисто экономическое и метафорическое. Произнося громкие бравурные речи, Фийон говорит о «падении Бастилии» Трудового кодекса. Он сводит республиканский девиз лишь к первому его компоненту – «свободе», остерегаясь упоминать «равенство», которое тут же приравнивается к уравниловке или даже «деспотизму равенства».
— Вы показываете, каким образом Франсуа Фийон настойчиво создавал образ моральной безупречности, окружая собственную фигуру лексическим полем таких понятий, как истина, образцовость и порядочность. После скандала с Пенелопой не обернется ли эта стратегия против него?
Сесиль Альдюи: Совершенно верно. Без всякого злого умысла, ещё задолго до этих событий я выделила константу его «повествования»- выбор определённой формы политической легитимности, основанной на морали, порядочности и образцовости. Так, например, он заявлял: «Я считаю, что вопрос о безупречности и порядочности является основополагающим для национального возрождения» (интервью газете «Фигаро» от 30 сентября 2016 года»). Или: «Те, кто не соблюдает законы Республики, не должны иметь права выдвигаться перед избирателями. Бессмысленно говорить об авторитете, если ты сам не безупречен» (речь в Сабле-сюр-Сарт, 28 августа 2016 года). Скандал «Пенелопагейт» подрывает самую суть его кандидатского образа, который строился на своеобразном нравственном договоре с французами. Напротив, имидж Марин Ле Пен не сильно пострадал от очередных судебных преследований в её адрес, связанных с её помощниками в Европарламенте, хотя обвинения весьма схожи. Дело в том, что для «Национального фронта» всегда был характерен конспирологический дискурс, обличавший судебные и медийные нападки власти и «элит», поэтому любое обвинение в её адрес лишь питает эту риторику и укрепляет её позицию жертвы в глазах сторонников.
— В вашей книге говорится, что среди всех кандидатов Марин Ле Пен чаще всего упоминает слова «феминизм» и «светскость». В чём заключается её стратегия?
Сесиль Альдюи: Марин Ле Пен эксплуатирует тему светскости с 2012 года, а с 2016 года она также начала постоянно говорить о правах женщин и ссылаться на «борьбу наших матерей и бабушек», на Элизабет Бадентер и на Симон де Бовуар. Именно она чаще других затрагивает вопросы гендерного равенства, гораздо чаще Олланда или Меланшона, который об этом вообще практически не говорит! Однако её «феминизм», как и её «светскость» являются инструментами стигматизации ислама, который описывается исключительно как женоненавистничество и мракобесие, противное принципам республики. Лексический контекст весьма показателен: «феминизм» упоминается только в рамках критики ислама и ни разу в контексте изобличения уличных домогательств или неравенства зарплат. Впрочем, Марин Ле Пен в принципе открыто высмеивает «гротескную гендерную теорию», «уравниловку полов» и «гендерный паритет».
— Что показали ваши исследования «социальной» риторики Национального фронта?
Сесиль Альдюи: «Социальный» дискурс Марин Ле Пен крайне эффективен в плане риторики, но с политической точки зрения неоднозначен. Его главная сила заключается в том, что она облекает в слова страдания и страхи рабочего класса, который с трудом сводит концы с концами, среднего класса, который боится деклассирования, страхи провинциальной, сельской или рабочей Франции, забытой в политических речах других. Однако само слово «социальный» она упоминает не так уж часто, в отличие от Бенуа Амона, который сделал его ключевым во время своей кампании на праймериз. Для Ле Пен это не отдельный пункт программы, а, скорее, следствие тотального национализма, который она намерена претворять в жизнь. «Национальный фронт» не признаёт «социальный вопрос» как конфликтные отношения классов, но лишь как культурный и, косвенным образом, этнический вопрос, который чудесным образом разрешит все проблемы социальной неустойчивости, безработицы и покупательной способности, как только будет установлен экономический, миграционный и валютный суверенитет, за счёт «национального предпочтения», прекращения иммиграции и выхода из еврозоны. Чудесным образом жизнь всех этих обездоленных классов сразу наладится, и восторжествует национальное единство. Борьба с неравенством в дискурсе «Национального фронта» никоим образом не фигурирует. Партия допускает лишь один тип антагонистических групп – «народы» и «культуры», а не социальные классы.
— Вы пишете, что Жан-Люк Меланшон отличается от всех прочих кандидатов богатым словарным запасом. Вы отмечаете, что он углубляется в суть вопроса, использует то разговорный, то научно-официальный стиль. Не свидетельствует ли это о желании «просвещать массы»?
Сесиль Альдюи: Да, со стороны бывшего преподавателя философии действительно наблюдаются сознательные педагогические усилия. Его словарный запас очень богат, он умеет говорить и на точном техническом, узкоспециальном языке, когда речь идёт об экологических проблемах, и на «просторечном», живом и понятном языке, близком народу. Впрочем, иногда между сообщением и целевой аудиторией возникает огромный разрыв: между книгами и речами, очень сложными по своему аргументативному построению, и аудиторией, «народом», который он намерен объединить и который в его представлении остаётся преимущественно «простым людом».
— Вы говорите о том, что оппозиция «левые-правые» претерпела серьёзные изменения. Она не исчезла, но приняла новый облик. Как она выглядит сейчас?
Сесиль Альдюи: Хотя некоторые кандидаты отказываются от оппозиции «правые-левые» по стратегическим соображениям (Макрон) или по идеологическим (Марин Ле Пен), она никуда не делась и остаётся в сознании как избирателей, которые, опрос за опросом, выделяют разные ценности в зависимости от своего позиционирования справа или слева, так и политических лидеров, чья риторика очень чётко отражает эти различия. Однако к чисто социологическим и экономическим расхождениям (перераспределение против либерализма, этатизм против рыночных законов) добавились культурные (этноцентричный авторитаризм против культурного либерализма), а также более частные расхождения по поводу открытости миру (открытость/закрытость по отношению к миру и к Европе). Получается, что позиция Жан-Люка Меланшона может быть очень близка позиции Марин Ле Пен по европейскому вопросу и по экономическому протекционизму, и это при том, что по культурным и социальным вопросам, равно как и по вопросу перераспределения, их позиции кардинально расходятся.
— Что вы думаете по поводу попыток СМИ провести параллели между Жан-Люком Меланшоном и Марин Ле Пен, чтобы показать схожесть их политических позиций? Нападая на международную финансовую систему, критикуют ли они одни и те же вещи?
Сесиль Альдюи: Оба кандидата используют один и то же словарный запас, говоря о Европе, и одинаковую «популистскую», в политологическом смысле, риторику, также схожую и по форме (оппозиция между «народом» и «элитами», восхваление «суверенитета» и плебисцитарной Республики). Однако за этим формальным сходством скрывается расхождение по сути. Набрасываясь на «глобальный капитализм», Марин Ле Пен попрекает его именно тем, что он глобальный, в то время как для Жан-Люка Меланшона проблема в том, что это именно капитализм. Если Ле Пен проповедует этническое понимание «народного» суверенитета, то Меланшон понимает народ в политическом и универсалистском ключе, как творца истории. При этом Меланшон постоянно рискует скатиться, а иногда и скатывается, в демагогический и шовинистский популизм.
— Уже после того как вы закончили книгу, изучали ли вы Эммануэля Макрона и Бенуа Амона, достаточно неожиданных кандидатов?
Сесиль Альдюи: Да, я внимательно изучила их словарный запас и их «образ». Амон решил прибегнуть к классической «левой» риторике, выдвигая на первый план позабытые понятия пятилетки Франсуа Олланда: «социальное», «равенство», «борьба с дискриминацией». Общий тон, выбранный им, является противоположностью мужественной и воинственной риторики большинства его противников. Он делает ставку на образ простого, реального, повседневного человека, который не обладает «Истиной», но хочет возродить национальную мечту о светлом будущем и национальные идеи. Эммануэль Макрон, со своей стороны, предстает неким провидцем, используя при этом позитивный, оптимистический, «доброжелательный» словарный запас. На первый взгляд это кажется чем-то безобидным, но самом деле это полностью соответствует идеологической матрице американского либерального левого крыла, чей дискурс изучал Джордж Лакофф. Эта «доброжелательность» опирается на понятие «заботы», «care» (которое также активно использует Мартин Обри), идею солидарности и великодушия по отношению ко всем, но на очень либеральной основе, на всех уровнях. Макрон проповедует тотальный либерализм: экономический, социальный, культурный. В этом смысле он является противоположностью Марин Ле Пен. Её речь – речь страха и гнева, его речь – речь оптимизма и энергии; у неё — тотальный национализм, у него – тотальный либерализм.