«Нельзя рассчитывать на эффективную борьбу с терроризмом, если не предпринимать решительных действий против потепления климата», — эти слова, произнесённые Эммануэлем Макроном в начале июля на закрытии саммита G20, вызвали бурную реакцию, от наивно-доверчивой до насмешливой. Ещё в 2016 году, за несколько месяцев до заявления Макрона, платформа дипломатического и информационного обмена в области изменений климата «Climate Diplomacy», запущенная немецким правительством, опубликовала доклад, содержавший анализ этой взаимосвязи. В нём авторы Катарина Нетт и Лукас Рюттингер отмечали, что в последние годы «неправительственные военные формирования», такие как «Боко харам» и ДАИШ (запрещённые на территории России), процветали в регионах, напрямую затронутых климатическими изменениями, именно благодаря установившимся там исключительным метеорологическим условиям. Но «та связь, которая существует между изменением климата, конфликтами и государственной нестабильностью, не является ни простой, ни прямолинейной», – подчёркивали авторы.
«Всё более серьёзные последствия изменения климата могут и не вызывать всё большую государственную нестабильность», – говорилось в докладе. Без всякого сомнения, слова президента Республики верны, но изъян заключается в самой форме, неуклюжей и слишком упрощающей сложность проблематики, вокруг которой споры ведутся вот уже пятнадцать лет.
В какой степени потепление климата осложняет или даже вызывает конфликтные ситуации? Впервые этот вопрос был поставлен на обсуждение в 2002 году. Сначала довольно осторожно в одном тексте от немецкого эксперта. Потом с гораздо большим резонансом в тексте, опубликованном в 2003 году ЦРУ. «Но за всё время изучения этой темы исследования вызвали больше вопросов, чем дали ответов», – замечает Бастьен Алекс, научный руководитель программы «Климат, энергия и безопасность» Института международных и стратегических отношений (ИМСО). «Изменение климата – это не некий субъект – заключает он. – Оно может оказывать влияние на некоторые параметры, но само по себе не вызывает столкновений».
Миграционные процессы, усиленные потеплением…
Однако в последние годы стало известно о результатах исследований, которые скорее свидетельствуют об установленной связи между взвинчиванием или осложнением конфликтов и глобальным потеплением. Существуют даже в высшей степени точные цифры.
Так в июле, во время конференции, проходящей каждые два года, FAO (Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН) огласила результаты американских исследований, опубликованных в сентябре 2016 года, в которых приводятся вполне определённые данные. Согласно информации группы учёных из университета Беркли, с 1980 года повышение температуры в районах Африки, расположенных к югу от Сахары, увеличило риск войны в этой зоне на 11 %. Если бы потепление климата не было заторможено, этот риск в масштабах континента к 2030 году мог бы возрасти до 54 %. В тексте также фигурируют данные о миграционных процессах, усилившихся в результате потепления: так в 2016 году климатические изменения повлекли за собой более чем 7000 жертв, сказались на жизни 400 миллионов человек, заставили 20 миллионов жителей сняться со своих мест и причинили ущерб, который оценивается в 100 миллионов долларов.
Результаты, полученные группой под руководством Соломона Хсианга, не всеми учёными воспринимаются единодушно. «Конечно, существует всеобщий консенсус в признании того, что климатические пертурбации могут увеличить риск конфликтов и создать мир, более подверженный проблемам безопасности», – напоминает Франсуа Жеменн, исполнительный директор межотраслевой исследовательской программы «Политика Земли» Института политических исследований «Sciences-Po». — Однако есть серьёзные основания полагать, что они усугубили немало последних конфликтов, например в Сирии и в Дарфуре».
При этом с точностью просчитать, в какой мере сработали климатические изменения, дело весьма деликатное, если не сказать рискованное, когда речь идёт о прогнозах на будущее. На практике друг другу противостоят два научных подхода: один, так сказать, количественный, другой – качественный. Первый состоит в попытке установить соответствия между климатическими данными и данными, которые относятся к безопасности региона. Молодой американский исследователь Соломон Хсианг считается «корифеем» этой дисциплины. «Его команда смогла обнаружить такой тип соответствий во многих конфликтных ситуациях и обобщила цифры, приведённые выше», — говорит Франсуа Жеменн. Учёный призывает воспринимать эти результаты с оглядкой. «Они служат в основном для привлечения внимания журналистов и государственных властей, – предостерегает он. – Если идея заключается в том, чтобы помочь людям осознать происходящее, то ладно, согласен. Но с научной точки зрения она не состоятельна».
«Качественники» (для классификации, если угодно) противопоставляют этому методу более тонкий подход, который выявляет тенденции. «Изучение взаимосвязи между климатическими изменениями и возникновением конфликтов не может абстрагироваться от социологического, демографического и политического контекста, в котором проявляется потепление», – поясняет Бастьен Алекс. Эти данные, которые трудно определить в настоящем, ещё проблематичнее спроектировать на будущее. Каким будет политический контекст области Сахель в 2080 году? Каковы будут агрономические перспективы Китая в 2050-м или сельскохозяйственная система Чада через двадцать лет? Вопросов сложных (если не сказать неразрешимых), которые необходимо учитывать при решении конфликтных задач, огромное количество. В статье, опубликованной в «Monde diplomatique» («Дипломатический мир») в августе 2015 года, Аньес Синай, журналистка и основательница института «Momentum», напоминает, какое влияние на последовавшие вскоре за тем трагические события оказало крушение сирийской сельскохозяйственной системы. «А ведь оно явилось результатом сложного переплетения разных факторов, среди которых – климатические изменения, плохое управление природными ресурсами и демографическая динамика», – пишет она.
Случай с Дарфуром, который часто представляют, как первый случай климатической войны, проанализировать также весьма непросто. «Здесь мы сталкиваемся с запутанным клубком очень сложных факторов», – говорит Бастьен Алекс. — Климат играет определённую роль. Но по сути этот конфликт был развязан вследствие действий органов государственной власти и грубых экономических преобразований, не соответствующих агротехнической и сельскохозяйственной географии региона. В конечном итоге он скорее связан с плохим управлением ресурсами и с хищнической, эксплуататорской политикой некоторых общин, нежели с естественными параметрами».
«Истощение природных ресурсов как первопричина столкновений, усугубляемое периодами засухи или сильных дождей, не может объясняться лишь атмосферными катаклизмами. Высыхание озера Чад или Аральского моря во многом обязано интенсивному развитию хлопководства», — напоминают так называемые исследователи-качественники, которые в не меньшей степени настаивают на необходимости принимать в расчёт климатический фактор при разработке политики национальной и международной безопасности, особенно политики развития. «Так для чего же спорить из-за таких нюансов, если финальная задача остаётся той же самой? Тут речь идёт о доверии, — считает Бастьен Алекс. — Сказать, что изменение климата – единственная причина войны в Дарфуре, означает дать ложную информацию. В конце концов это всё равно что дать палку в руки тех, кто во главе с климатоскептиками старается скомпрометировать научную работу». А главное, это ведёт к снятию ответственности с настоящих виновников. «Такое стратегическое манипулирование паникёрской риторикой небезопасно, – подчёркивают в статье, опубликованной в начале июля в интернет-журнале «Reporterre», Алис Байя и Люсиль Мaртенс, научные сотрудницы «Sciences-Po». – Упрощая сложные причинные связи, оно рискует деполитизировать причины конфликта, снять ответственность с политических игроков и навешать ярлыки на самые незащищенные страны». «Например, мы слышали, что Башар Асад представляет засуху в Сирии как непосредственное проявление климатических изменений, тогда как в первую очередь она является результатом десятилетий бездарного распоряжения водными ресурсами и интенсивной ирригации, — заявляют Байя и Мартенс. — Или, скажем, президент Судана Омар аль-Башир, преследуемый законом за военные преступления и преступления против человечности, который называет изменение климата обстоятельством, оправдывающим то, что творилось при его режиме…»
Арктика – поле новой холодной войны?
Уже давно быстрое таяние льдов Арктики соотносят с вероятностью возникновения конфликтов, связанных с использованием природных ресурсов, которыми изобилует этот регион. Перспектива освобождения морей от льда на более длительные периоды фактически побуждает выдвигать новые проекты по разведке полезных ископаемых и углеводородов как с российской, так и с канадской стороны, проекты, многообещающие в плане нефти, газа, золота, алмазов и никеля. Несмотря на то что многие ученые сегодня настаивают на первоначальном определении размеров залежей природных ископаемых, на их слова не обращают внимания. «Средства массовой информации регулярно сообщают о правительственных «играх», ареной которых является в настоящее время Арктика», – отмечает Фредерик Лассер, профессор Лавальского университета в Квебеке. «Некоторые говорят даже о «битве за Арктику», о новой «холодной войне» за природные ресурсы региона. (…) Такие катастрофические сценарии, которые хорошо продаются на информационном рынке, где призывы к миру не вызывают никакого интереса, не заслуживают доверия, – продолжает он. — Задачи стоят, разумеется, грандиозные, но небезнадёжные, благодаря переговорам. (…). Впрочем, можно заметить, что арктическим государствам удалось договориться о делимитации очень многих общих морских зон»