С одной стороны отчаяние и возмущение, с другой – стойкость и борьба … Открытые письма учителей, опубликованные на развороте газеты «Юманите», позволяют оценить во всей полноте повседневные трудности преподавательской работы. Особенно интересен тот факт, что авторы всех этих посланий являются членами одного педагогического коллектива.
Учителя, которые согласились письменно рассказать о своих проблемах, работают в крупном многопрофильном лицее, где есть классы общеобразовательного и технического профиля. Это учебное заведение расположено в небогатом районе, и в нём обучаются более 60% детей из прилегающих кварталов. Работники лицея в полной мере ощущают на себе все последствия антисоциальных реформ и недостаточного финансирования образовательной сферы.
Мы не можем сообщить читателям ни название лицея, ни фамилии тех, кто подготовил эти тексты – все имена в публикации изменены, а анонимность была непременным условием публикации материалов. Это позволяет судить о том, что происходит в стенах «школы, основанной на доверии», о которой говорит Жан-Мишель Бланке (неолиберальный министр образования Франции – прим.ред.), однако нисколько не умаляет значимости этих откровений.
Главной особенностью лицея являются переполненные классы – 36 человек в каждом – когда дети задыхаются от скученности, в то время как преподаватели, которые обязаны обеспечивать каждому из них «индивидуальную образовательную траекторию» (из-за чего класс просто распадается как таковой), увлечённые своей работой профессионалы, вынуждены обращаться за помощью к психологу, чтобы не сорваться. Такая картина должна заставить министра не только насторожиться, но и, наконец, услышать требования педагогов, настаивающих на организации настоящего диалога.
Лора, преподаватель французского языка.
«Я вышла из отпуска всего три недели назад, но уже близка к профессиональному выгоранию. Например, прошлый четверг стал для меня днём огромной усталости, я впала в какую-то депрессию. К вечеру я остаюсь без сил. Перед этим я провела два урока в переполненном классе. Представьте себе, 36 неугомонных подростков, преисполненных жизненной энергии и перевозбуждённых от того, что в помещении тесно, как в консервной банке. Я три недели занималась тем, что пыталась достать для класса нужное количество столов и стульев, теперь их хватает всем моим ученикам. И вот мы целых два часа сидим за закрытыми дверьми в этом классе. Нас 37 человек (считая меня). Три окна из пяти запечатаны наглухо, два других открываются сверху сантиметров на 20. Нам жарко и душно. На первом уроке одной девочке даже стало плохо, она попросила разрешения выйти.
Я трачу очень много энергии на то, чтобы сохранять в классе спокойную обстановку и хотя бы на несколько минут удерживать внимание учеников – так что по окончании двухчасового урока у меня опускаются руки, я даже не могу связно произнести фразу. (…) Передо мной – 36 подростков. Они вертятся, шумят, постоянно что-то выкрикивают и отвлекают меня. А я при этом должна рассказывать им о произведениях Мопассана и Стендаля. Как работать в таких условиях? Я иду на урок, как на огневой рубеж. И речи нет о том, чтобы делить свою любовь к литературе с любознательными ребятами, которым она интересна. Сколько я буду терпеть полное пренебрежение к моим профессиональным качествам, к моей увлечённости педагогической работой? Я спросила у учеников, что они думают о количественном составе школьных классов, и они ответили, что им, конечно, нравятся интерактивные виды деятельности, но к концу учебного дня они сильно устают, им трудно сосредоточиться, но они понимают: педагоги не в состоянии им помочь».
Лора, преподаватель современной литературы.
«Моя специальность – «Гуманитарные науки, литература и философия». Звучит красиво. Но при распределении часов на педсовете никто не захотел преподавать этот предмет. А я согласилась, и потому провела весь август, готовя учебный план. Ведь я же по образованию преподаватель современной литературы. Я изучала труды Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана и других мастеров античной риторики. (…) Сама по себе дисциплина странная, поскольку неясно, чему мы обязаны учить, и каково наше место в государственной системе образования. Так что же мы всё-таки должны преподавать? Философию? Историю идеологических учений? И могу ли я перевоплотиться в преподавателя философии? Получается, что граница между философией и литературой внезапно исчезла по мановению руки Жан-Мишеля Бланке? (…) В итоге мы с коллегой, преподавателем философии, разделили между собой эти четыре учебных часа. Мы работаем интуитивно, не имея ни малейшего представления о том, как нужно проходить программу и к каким экзаменам готовить учеников.
Гораздо хуже другое: каждую неделю к нам в класс приходят 34 ученика, только что закончивших начальную школу. Каждый раз они не знают, с кем из учителей у них будет урок, они не знакомы друг с другом, ведь постоянного состава класса нет (с начала занятий прошло уже 6 недель, а список учеников так и не утверждён). Их имена в компьютерной программе, позволяющей с ними связаться, постоянно меняются. Ученики порой куда-то пропадают, потом возвращаются, пропустив две недели занятий. Но ничего не поделаешь. Классные руководители не в курсе того, что происходит. Одна девочка некоторое время пробовала учиться по разным программам, и никто этого не заметил. Дело в том, что из-за реформирования лицеев само понятие о принадлежности к тому или иному классу стало очень размытым. Возможно, это целесообразно для подготовки к университету. Но какая может быть учёба у 16-летних юношей и девушек, которые не имели возможности обучаться в стабильных условиях? Мы провели первые контрольные работы, результаты которых, кстати, имеют значение для выпускных экзаменов. Приходится признать, что дети, блуждающие из класса в класс, ничему не научились. Прошло уже полтора месяца после возвращения с каникул, а я ещё не знаю всех своих учеников. Со мной такое впервые. Утрачена та доверительная связь, которая за несколько недель устанавливается между педагогом и классом… А когда в середине четверти придёт время подводить обобщённые промежуточные итоги, это будет очень сложно сделать, ведь раз нет класса, нет и обобщённых результатов! И всё это называется «гуманитарные науки»…».
Mало, преподаватель профессионального обучения.
«Мы стали свидетелями развала целой системы – и мне как преподавателю профессионального лицея очень больно за этим наблюдать. Совсем недавно одно из направлений профессиональной подготовки было переведено от нас в другое учебное заведение нашего города. Это просто неуважение: никто не спросил мнения семерых моих коллег, которые преподавали эту дисциплину (пятерым из них пришлось перейти на другую работу), а также 72 учеников и их родителей. За несколько месяцев не было проведено ни одного собрания для разъяснения сложившейся ситуации… Однажды один из наших перспективных проектов, в рамках которого мы несколько лет работали с учениками различных курсов, тоже был упразднён по административным правилам, не выдержав мелочных придирок. Нам пришлось отказаться от него, несмотря на то, что в него было вложено много сил, и наши старания приносили результаты. Это невыносимо.
На какой-то период мои физический возможности были ограничены, мне было сложно выйти из класса. И как раз в этот период мне надо было ходить к начальству, умолять о составлении расписания, адаптированного к потребностям учеников с ограниченными возможностями, или выпросить несколько евро на билет на метро и организовать выход на какое-нибудь мероприятие и т.д. Изо дня в день мы стараемся приобщать учеников к культуре, к правилам работы на производстве, к многообразию мира, чтобы воспитать любознательных и ответственных граждан. Однако должен признать, что резкие перемены, отсутствие чётко установленных порядков и злоупотребление властью, с которыми я сталкиваюсь, привели к ухудшению моего здоровья …».
Жорж, преподаватель истории и географии.
«Как я могу уделять внимание каждому ученику, если у меня их 36? Как сохранять доброжелательное отношение к каждому из них, если моя задача – сделать так, чтобы они меня слушались? Эти вопросы приобрели первостепенное значение в современной французской школе, в которой проводится демократизация, несомненно, для блага нашей страны, но в условиях недостаточного финансирования, особенно ощутимого в самых уязвимых регионах. В таких условиях я не могу сохранять доброжелательный настрой по отношению к классу… Меня это гнетёт, порой я не могу думать ни о чём другом… Я плохо себя чувствую и был вынужден обратиться к психологу, чтобы не сорваться… Мне 40 лет, и я впервые нуждаюсь в психологической поддержке.
Поэтому я спрашиваю сам себя, правомерно ли вообще требовать, чтобы в этих условиях я справлялся с переполненными классами, где находятся очень разные ученики, пытаясь развить в каждом то лучшее, что в нём есть? Могу ли я считать дружелюбной среду, в которой работаю? Ведь если бы школа на самом деле была доброжелательной средой, то первыми это должны были бы ощутить те, кто в ней преподаёт! За последние два года я потратил 180 часов своего личного времени на повышение квалификации. Я участвую в проектах, направленных на предоставление равных возможностей, встречаюсь с европейскими коллегами. Так когда же я должен заниматься каждым учеником в своём классе? Я уже не знаю, какова моя цель. Но чувствую, что все эти многочисленные административные распоряжения, порой совершенно абсурдные, отвлекают меня от выполнения главной задачи: помочь каждому из моих учеников стать лучше.
Нужно встать на место учителя в классе, чтобы понять, как сложно ему следить за каждым учеником, как непросто понять, чем он дышит, с какими трудностями сталкивается, каковы его сильные стороны. До тех пор, пока власть не поймёт, что в отношениях с нами необходимо проявлять доброжелательность, составляющую основу нашей профессии, мы не отыщем путь к успеху».
Луиза, преподаватель математики.
«В лицее прозвенел звонок. Начинаются уроки. Классы по 36 человек, реформа лицеев, новые программы, новые формы оценивания, новые дисциплины при отсутствии учителей, имеющих специальную подготовку для их преподавания, нехватка кадров… «Школа, основанная на доверии», уже разваливается, а времени на её ремонт у нас нет. Всё, что мы можем, – поддерживать её стены, чтобы всё это сооружение не рухнуло! Кого мы встречаем в коридорах, в учительской, возле кофе-машины? Коллег, которые, как правило, куда-то спешат, нервничают, выглядят усталыми. Мы на каждом углу слышим одну и ту же фразу: «Извините, я не успел». Не успел прочитать письма, пришедшие по электронной почте, и ответить на них, не успел поговорить с учеником, у которого что-то не ладится, не успел поинтересоваться, как дела у коллеги, который сейчас на больничном, не успел заполнить электронный журнал, не успел поздороваться с уборщицей, не успел подготовиться к педсовету, намеченному на 13 часов, то есть на время большой перемены, не успел перевести дух… Я подавлена и устала от этой вечной гонки за временем, которого у меня теперь совсем нет!
Чувство вины, ощущение собственной несостоятельности, некомпетентности, отсталости и неспособности выполнить все распоряжения, следующие одно за другим. Бесконечные предписания, нередко парадоксального характера, стресс как средство управления, втягивание в конкуренцию всех со всеми, утрата представления о смысле своего труда, профессиональное выгорание, работа, превратившаяся в какой-то ад. Нас услышали только после публикации письма директора школы, которая покончила с собой. И решили позаботиться о налаживании благоприятной атмосферы в коллективе. Наконец-то!».
Лилиан, преподаватель технических дисциплин.
«Обожаю свою работу! Уже в 7.30 утра я на месте: выпила чашку чая и без проблем приехала в лицей на велосипеде, ведь пробок на дорогах ещё нет! Я здороваюсь с коллегами и иду распечатать кое-какие материалы. На принтере появляется надпись: «Обратитесь за помощью к мастеру…» Не беда, я умею обращаться с этой техникой! Сегодня утром мой код почему-то не читается… Ну ничего, коллега даёт мне свой! Копир не видит мою флэшку… Ладно, пойду к чёрно-белому копиру, но он, оказывается, сломан… Ничего не поделаешь, попробую ещё на одном аппарате, да что там, все коллеги так делают… Мне уже некогда ждать… Пусть так, значит, я просто покажу ученикам документ, а копии сделаю потом. Надо было позаботиться обо всём заранее! Уже 7.55, я вхожу в аудиторию и включаю компьютер ещё до начала урока. Сегодня сеть работает медленно. «Нет подключения»… Что ж, надо уметь перестраиваться… Для того, чтобы объяснить сегодняшнюю тему, я, конечно, могу использовать пантомиму и применить всё своё ораторское искусство, но как быть с той её частью, которая основана на выдержках из документов? Ладно… Закрыв глаза на все существующие правила, я спрашиваю у учеников, у кого из них есть с собой планшет. Кто может раздать Интернет (все могут)? Так я получаю свой видеофрагмент! Аккуратно держа телефон кончиками пальцев, на его экране я показываю файл хихикающей аудитории… Это повторяется так часто, что мне уже не смешно. Да что там, мне просто стыдно».